Споры сторонников и противников идей “игры для игры”, равно как и “поэзии для поэзии”, “искусства для искусства”, “науки для науки”… ведутся очень давно и продолжаются по сей день. Источник данного конфликта следует искать, видимо, во внутренней противоречивости самих этих форм культуры, в их нацеленности на будущее. К. Чуковский в споре о литературе однажды заметил: “Литература абсолютна! Нельзя делать ее служанкой тех или других человеческих потребностей. Нужно служить ей, обожать ее, жертвовать ради нее здоровьем, счастьем… Всякая общественная полезность полезнее, если она совершается при личном ощущении ее бесполезности... Мы должны признать все эти комплексы идей: искусство для искусства, патриотизм для патриотизма, любовь для любви, наука для науки - необходимыми иллюзиями современной культуры, разрушать которые не то что не должно, а прямо-таки невозможно ! “ (Цит. по А. Гангнус " На руинах позитивной эстетики" Новый мир, № 9, 1988 г. )
  “Общественная полезность полезнее, если она совершается при личном ощущении ее бесполезности” – к игре это относится в первую очередь. Игра – это не просто одна из форм культуры, а бесспорно древнейшая ее форма, возникшая, как это ни парадоксально, раньше самого homo sapiens . Ведь играют и животные. Поэтому игра изначально просто не могла и теперь не может, оставаясь игрой, опираться на рациональный фундамент. Истинная игра не преследует внешних, лежащих за ее пределами “серьезных ” целей. Так очень многим шахматистам – возможно, даже большинству из них – красота шахмат и само по себе удовольствие от игры представляются совершенно самодостаточными. К поискам смысла и сущности игры вне самой игры они относятся как к совсем не нужному мудрствованию. “Я не могу понять, почему существует такое горячее желание найти в шахматной партии нечто более утонченное, чем она в состоянии дать – писал А. Алехин - Я полагаю, что подлинная красота, которой обладают шахматы, более чем достаточна для удовлетворения все мыслимых требований” ( В. Панов "300 избранных партий Алехина с его собственными примечаниями" М., 1954, стр. 175)
   Игра, как и красота, - “целесообразна без цели”. Игра всегда работает на “завтра” и просто не может быть полезной “сегодня” И поэтому отрицание объективной значимости игры есть зачастую не более чем естественная защитная реакция на атаки прагматизма.

   Мы привыкли думать, что поведение животного и поведение человека разделяет пропасть.    "Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, а пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека…" (К. Маркс «Капитал» М., Изд-во «Политическая литература», 1978, т. 1, стр.188–189). Однако не во всякой целесообразной деятельности человека присутствуют адекватные результатам цели, предвосхищение результата не всегда возможно и необходимо. И когда человек “не знает, что творит” – это не всегда плохо, потому что таково всякое человеческое творчество. Творчество потому и творчество, что в его результате открывается или создается нечто новое, ранее не бывшее и потому заранее неизвестное.
   Такова и стихия игры. Реальная ценность игры порождается ее связями с реальной жизнью. Но для человека, погруженного в игру эти связи уходят на периферию сознания. В восприятии игровой ситуации самим играющим – как и в восприятии всего эстетического – на первый план выходит нетривиальность, “не-обыденность” происходящего. Может быть это и делает игру привлекательной “самой по себе”.
   Игра не просто воспроизводит, но творчески реконструирует опыт жизни; она идеализирует реальность, представляет ее более желанной, чем действительной. Реальность, которая отражается в игре (как, впрочем, и в искусстве) – это совсем не та повседневность, от которой отгораживается игра и в которую возвращается человек, как только кончает играть.

    Хейзинга писал: “Игра обособляется от "обыденной" жизни местом действия и продолжительностью… Арена цирка, игральный стол, волшебный круг, храм, сцена, экран синематографа, судное место - все они по форме и функции суть игровые пространства, то есть отчужденная земля, обособленные, выгороженные, освященные территории, на которых имеют силу особенные, собственные правила. Это как бы временные миры внутри обычного, созданные для выполнения замкнутого в себе действия.… В несовершенном мире и сумбурной жизни она <игра> создает временное, ограниченное совершенство “ (Хейзинга Й. «Homo ludens в тени завтрашнего дня», М.,1992, стр. 20-21).
    Играющий ищет и находит в игре прежде всего непохожесть на свою обыденную и привычную повседневную жизнь. Детям нравятся игры “во взрослых”, потому что детских обязанностей и проблем в этих играх нет. Игра по обязанности или из “чувства долга” (даже по отношению к самому себе) – это уже не игра. Цели игры условны и реальность ее ненавязчива: всегда можно переменить игру или прекратить ее вовсе. Ошибка в жизни может оказаться трагической и непоправимой, но жизнь дается только раз, а игру можно начать заново.
   Реалии и обязанности текущей жизни настолько давят на человека, что освобождение от них в игре играющий склонен воспринимать как освобождение от законов реальной действительности.
   Шахматы – одна из самых рациональных игр, но и шахматисты в большинстве своем не видят, не признают, или просто не придают значения связи шахмат с реальной жизненной практикой. Однако едва ли кто-нибудь из опытных игроков станет оспаривать тот факт, что борьбе на шахматной доске присущи внутренние и независимые от вкусов и пристрастий игроков закономерности. В шахматах главенствуют истины, а не произвол. Можно спорить о том, насколько имманентные истины шахмат связаны с законами реального мира, но то, что такие истины в шахматах существуют – сомнению не подлежит. Эм. Ласкер писал: “ Мастер шахматной игры, сидящий за доской в борьбе с противником, нуждается в здравом смысле… Здравый смысл обращается к действительности… Действительность в шахматах открывается анализом, критически взвешивающим положение, проникающим в его глубины и, наконец, дающим твердое доказательство. В этом положении игра - ничья, в том - у белых преимущество, этот конец выигран, та жертва нездорова: такие факты направляют здравый смысл. Из их внутренней переработки вытекает здоровое понимание позиции” (Эм. Ласкер Здравый смысл в шахматах, М., 1925 г., стр. 5-6).
   Иногда кажется, что шахматы – это островок свободы среди “моря житейских забот”; есть простые, доступные даже ребенку правила : пешки ходят прямо а бьют наискосок…, а далее открывается полный простор для фантазии и свободной от “земного притяжения” мысли. В шахматах свое пространство и свое время, и человек в шахматах - Бог… Но так ли? Ведь на деле “абсолютно свободное” творчество порождает объективные законы борьбы – новые, не данные изначально правила игры, - которым сам их “творец” должен будет подчиняться.
И Боги играют по правилам!

   Чтобы побеждать в шахматах, надо подчиняться их законом – это эмпирический факт. Но вот вопрос: если шахматы - -«придуманная» людьми «условная схема» и чистая абстракция, то откуда же взялись в них объективные законы? И если люди создали шахматы, чтобы хотя бы в игре освободиться от гнета жизненных обстоятельств, то как получилось, что и за шахматной доской они оказались не свободны?
  Эволюция шахмат напоминает гегелевское саморазвитие и самопознание «абсолютного духа». Но по Гегелю такое развитие означает не постепенную утрату свободы, а напротив, «прогресс духа в осознании свободы». Гегель писал: "...если человек не хочет погибнуть, то он должен признать, что мир существует самостоятельно и в основном закончен. Он должен принять условия, поставленные ему этим миром, и от их неподатливости отвоевать то, что он хочет иметь для себя самого. Но человек обыкновенно считает, что только нужда заставляет его приспособляться к этому миру. В действительности же это единство с миром должно быть познано не как вынужденное отношение, но как отношение разумное" (Гегель Энциклопедия философских наук, т 3., М., 1997, стр 8)
   Если бы связь шахмат с объективными законами бытия была осознана как необходимая и плодотворная, то многое в шахматах стало бы понятнее. Кто более свободен за шахматной доской: начинающий игрок, свобода выбора которого ограничена лишь формальными правилами игры, или гроссмейстер, «вынужденный» во всякой позиции искать среди немногих, приемлемых для него продолжений, единственный, объективно сильнейший ход? Ответ зависит от того, как мы понимаем свободу. По-моему, чем больше человек знает и умеет, и чем более его действия согласуются с сущностью вещей, тем он свободнее. Свобода выражается в свободной реализации необходимости. “Свобода —это прежде всего свобода от рабской зависимости человека от внешних обстоятельств, но не вообще от них, а от ближайших, от частных и случайных. И, наоборот, зависимость от универсальной связи вещей, - действование в согласии с ними, с нею. Как познанная универсальная необходимость” (Ильенков Э. Свобода воли (К разговору о Фихте и "свободе воли") Вопросы философии,1990г., №2). И если не впадать в заблуждение, что свобода и красота обретаются в уходе от реальности и что игра возникает из “ничего” и держится на “чистой” фантазии, то ответить на вопрос: откуда взялись в шахматах объективные законы? — будет не так уж сложно.

   Ответ в том, что шахматисты сами – но отнюдь не произвольно – творят эти законы и в то же время познают их. Этот процесс детерминирован правилами игры и стремлением каждого игрока к победе. По моему мнению, шахматы надо рассматривать как саморазвивающуюся систему, подчиненную закону нарастания упорядоченности. Иначе говоря, шахматы принадлежат к числу самоорганизующихся систем, восходящих от меньшей внутренней упорядоченности к большей. Уже формальные правила игры устанавливают определенный уровень организованности движения фигур на шахматной доске. Повышение этого уровня в результате исторического совершенствования игры как раз и выражается в возникновении и совершенствовании “надличных” законов шахматной борьбы, о которых мы говорим. Эти законы как бы дополняют и продолжают формальные правила современных шахмат, которые, кстати сказать, тоже возникли не одномоментно, но вследствие длительной эволюции игры. Подобно тому, как человек получил в наследство от природы способность к творчеству и самосовершенствованию (потому что творчество природы воспроизвело и продолжило себя в человеке), так, вероятно, и шахматы обрели возможность развиваться и совершенствоваться “в себе” и “для себя”, потому что стали одной из высших ступеней в эволюции игр.
   Давно замечено, что для овладения шахматным мастерством необходимо повторить в личном опыте основные этапы исторического развития шахмат. В первых своих партиях шахматист делает ходы достаточно произвольно и поэтому в игре начинающих игроков на шахматной доске творится хаос. Такая игра, действительно, абстрактна, потому что игрок, не имеющий опыта в новой для себя предметной области, еще не может мыслить конкретно – то есть мыслить по существу.
  Первые шаги к совершенствованию – это овладение так называемыми общими принципами игры: стремление к перевесу в развитии и пространстве, обеспечение безопасности короля в начале и середине игры и так далее. Но и эти принципы, хотя и вносят известную упорядоченность и гармонию в игру, основываются более на видимости, чем на сущности: далеко не всякий ход, внешне соответствующий какому-нибудь из этих принципов, оказывается правильным. И поэтому условием дальнейшего совершенствования становится конкретизация знаний и мышления шахматиста. И все историческое развитие шахмат, равно как и процесс овладения шахматным мастерством в личном опыте, есть постепенное восхождение от абстрактного к конкретному. То есть, постижение шахматных истин и эволюция игры от меньшей упорядоченности к большей представляют собой единый процесс.
   У сидящих друг против друга за шахматной доской игроков абсолютно противоположные цели: каждый из них стремится разрушить и уничтожить силы противника (дать мат королю) и сохранить свои. Но взаимодействие этих антагонистических стремлений порождает тенденцию к построению единого, упорядоченного и высокоорганизованного, гармонического целого.

   Как уже говорилось, вся история шахмат – это история борьбы атаки (разрушения) и защиты (сохранения). И уже в этом проявляется единство игры и действительной жизни, потому что в основании всякого прогрессивного развития в мире лежит все то же движущее и созидательное противоречие сил разрушения и сил сохранения. Это прекрасно понимал Эм. Ласкер. Так, выступая с публичными шахматными лекциями в Буэнос-Айресе в 1910 году, он не преминул заметить, что “рассказ об атаке и защите затрагивает не только поединки на шахматной доске, но и все формы жизненной борьбы.

    Эволюция шахмат приводит игру во все более упорядоченное (организованное) состояние. Движущей силой этой эволюции (как и в живой природе) является отбор. В живой природе в роли выбраковывающих факторов естественного отбора выступает смерть (выживает наиболее приспособленное) и неспособность оставлять потомство, в борьбе шахматных идей – поражение в партии (мат королю; слово “мат” арабского происхождения, означает – “умер”) и неприменимость к другим позициям, то есть неспособность повторяться, воспроизводиться в новых партиях. Такой “естественный” отбор в шахматах имеет мало общего с компьютерным перебором вариантов, потому что в ходе исторического развития шахмат отбираются не ходы и варианты, а идеи! (Некоторое исключение составляет дебютная часть партии, хотя и в дебютах главенствуют все-таки идеи, а не варианты)
   Конечно, отбор идей в шахматах не был таким же “слепым и безжалостным” , каким естественный отбор был (по представлениям первых дарвинистов, может быть, и слишком механистическим) в эволюции живой природы. В шахматах он направлялся сознательным стремлением к совершенствованию, разумом и эстетическим чувством – наиболее красивые идеи оказывались и наиболее жизнеспособными. Шахматные игроки бесконечно экспериментировали в своих партиях, “генерировали” новые идеи, пробовали применять в игре различные стратегии и тактические приемы. Все, что приводило к успеху (целесообразное), запоминалось, проверялось во множестве партий, фиксировалось в теории, и, в конечном счете, становилось законами шахматного мышления.

    Таков, в самом схематичном изложении, механизм исторического совершенствования шахматной игры. Однако важно особо подчеркнуть, что источником новых идей в шахматах всегда была и остается живая жизнь, — именно этим и объясняется связь и единство объективных законов шахматной борьбы с законами реальной действительности.

* * *

В отличие от природы, развитие шахмат небеспредельно, по крайней мере теоретически.

Шахматы конечны: совершенство достижимо, абсолютная истина может быть познана. Шахматы исчерпают себя, когда будет найдена (сыграна) “идеальная” (абсолютно правильная) шахматная партия. “Идеальной” я называю такую шахматную партию, в которой ни один ход нельзя усилить, - то есть заменить другим ходом, который мог бы изменить результат партии (или ее продолжительность) в пользу стороны, сделавшей этот ход.
Можно сказать, что все игроки мира на протяжении многих веков решали и продолжают решать одну-единственную общую для всех шахматную задачу (или этюд ?)

Белые начинают и …(?)

   Если бы мы каким-нибудь чудом получили готовое решение этой задачи, то это стало бы не слишком полезным приобретением – смысл шахматной игры в процессе творчества, а не в его результате. Пока мы не знаем даже задания этой задачи: белые выигрывают или только добиваются ничьей? (Нельзя исключить и того варианта, что выигрывают черные.) Но и эта неопределенность цели свидетельствует, что мы имеем дело с творческой проблемой. Ведь цели не приходят “со стороны”, не возникают сами по себе в готовом виде – они тоже результат творчества.
  То, что идеальная игра в шахматах достижима, было математически доказано еще в начале прошлого столетия. В 1913-м году появилась статья известного математика Э. Цермело “О применении теории множеств к теории шахматной игры”. В ней он изложил доказательство своей знаменитой теоремы, из которой, в частности, следовало, что в любой позиции шахматной игры существует объективно сильнейший ход. Нелишне отметить, что тема объективности прозвучала у Цермело уже в формулировке вопроса: “…Можно ли математически объективно вычислить или хотя бы определить для одной из участвующих в игре сторон ценность произвольной могущей встретиться в игре позиции, равно как и наилучший возможный ход, без того чтобы при этом понадобилось ссылаться на такие в основном субъективно-психологические оценки, как мнение ‘совершенного игрока’ и т. п.?” (Э. Цермело “О применении теории множеств к теории шахматной игры”. В сб.: Теория игр. Матричные игры (под ред. Воробьева) М..1961г, стр. 167)
   В сущности, теорема Цермело подтвердила то, что чисто шахматными средствами уже было доказано Морфи и Стейницем.

РЕЗЮМЕ ВТОРОЙ ГЛАВЫ

   Причина, почему игра в шахматы доставляет эстетическое удовольствие, заключается в том, что события на шахматной доске увязываются в сознании игроков с законами реальной действительности. Однако так считают далеко не все знатоки шахмат. Согласно другой, в определенном отношении противоположной точке зрения, красота шахмат заключена в красоте творческой мысли, преодолевающей в пространстве игры “приземленную” логику обыденной жизни.
   Люди, любящие и высоко ценящие шахматы, безусловно заинтересованы в том, чтобы общество признало шахматы достойным, общественно полезным занятием. Однако далеко не все, любящие эту игру, соглашаются с тем, что шахматы отражают объективную реальность (и следовательно имеют познавательную ценность). И это при том, что только связь шахмат с жизнью придает этому занятию позитивный смысл. Парадокс кроется в следующем: бесполезно нацеливать шахматы на достижение какой бы то ни было пользы. Такова природа игры. Игра не оправдывает прагматических установок (личная корысть не в счет), конкретная польза от игры не может быть запланированной. И играют люди (не говоря уже о животных) не потому что полезно, а потому что просто нравится играть. Поэтому, те, кто отрицают познавательную полезность шахмат, в сущности, не так уж и не правы – они защищают игру от неумного прагматизма.

   Шахматы – это игра. Шахматы не изобретены и не “придуманы”. Современные правила шахмат есть результат длительной эволюции игр. В “борьбе за существование” побеждают игры, наиболее соответствующие представлениям об ожидаемом будущем.

Историческое развитие шахмат определяется противоборством двух взаимопроникающих тенденций – разрушения (атаки) и сохранения (защиты). Это делает шахматную игру (взятую как система – во всей полноте) подобной природным саморазвивающимся и самоорганизующимся системам. Такие системы изменяются в направлении возрастания упорядоченности, энтропия их убывает.
Объективные законы борьбы в шахматах – есть реальное выражение их упорядоченности (организованности).

Есть множество разнообразных занятий и даже явлений природы, которые люди называют игрой. Что же такое игра ?
Кажется Шиллер сказал, что любая игра – это игра в реальность и игра с реальностью. Я бы уточнил: …игра в будущую реальность…. Игра заимствует свой материал у реальности. В свободном (незапрограммированном, непринужденном) общении с этим материалом обнаруживаются неизвестные прежде свойства, рождаются новые возможности и способности. Это своего рода мутагенез, создающий резерв для будущих перемен. В этом, на мой взгляд, и состоит сущность игры.

   Игра – это творческий (эстетический) процесс, направленный на увеличение многообразия потенциально полезных возможностей (способностей), каждая из которых с большей или меньшей степенью вероятности может быть востребована и реализована в будущем. Игра повышает как адаптационный потенциал животного так, и творческий потенциал человека

    Продолжая аналогию с живой природой (вероятно, это всё же больше чем аналогия), можно сказать, что игра пополняет “генофонд” становления и творческого обновления, – как личности, так и общества.